Анархия рассказала, что он намеренно дал себя захватить, пошел на пытку, чтобы попасть на Станцию. Мая долго не могла поверить, что кто-то на это способен, а потом еще час переваривала мысль о том, насколько уроды ненавидят Старших Братьев. Оказалось, что в глубине ее сознания до сих пор тлело убеждение, что Старшие Братья спасали пораженных суетой, несли благо мутированным.

Армейца даже не забирали из операционной. Он так и лежал, привязанный к столу. На месте выдранного глаза торчала окровавленная пружина с подобием монокля на конце, голову и лицо покрывали металлические пластины, словно разъедающие плоть. В комнате кроме испытуемого никого не было. Ма поблагодарила

День воссоединения. Большинство работников Медицинского начали праздновать, как только

Белокун исчез из виду. Ма подумала, что окровавленный без сознания, и это значительно усугубляло ситуацию. Даже вдвоем с Анархией они не справятся с ним. Но при ее приближении мужчина открыл единственный живой глаз. Ма отвязала

его от стола и уколола транквилизатор. Если он действительно такой, как о нем говорила Анархия, то этого хватит.

— Ваша трава на складе за два дома отсюда, — прошептала она. — За ним корпус с детьми. Выведите, кого можете. А потом взорвите длинный дом

с стоящими за ним кондиционерами — это самая ценная лаборатория в Медицинском отделе. Там лежат попавшие под первый суер. — Ма сделала паузу, пытаясь проглотить горящий клубок. — Не ошибетесь. Я хочу, чтобы вы его сожгли. Вполне. Эти люди должны обрести покой.

Мужчина едва заметно кивнул головой.

Женщины подошли к центральным воротам, когда раздался гимн Поединок. День воссоединения начался, а вместе с ним — атака Армии чудовищ на Станцию Старших

Братьев. Раздалось сразу несколько взрывов. Взвыла сирена, словно надвигалась бурная буря. Ма присела, увлекая за собой Анархию, и впервые вспомнила, что оставила свои исследования в бараке Мамая. Ее подавил истерический смех. Она столько боролась, а потом просто забыла самое важное дело своей жизни. Хорошо, что подписала, хотя

и не своим именем. «Ифигения Киммерицкая» — вот как отныне будут называть автора трактата о суер.

Ма потянула Анархию к воротам. Навстречу им из пробоины, образовавшейся взрывом, хлынули засоленные. Армейцы славили Бога Вспышек, перекрикивая гимн

Поединок. Их пояса были увешаны кожаными мешочками с атеш-травой. Они поджигали их и бросали во двор. Анархия закашлялась. Если бы не Ма, свалилась бы на землю. В последней записке им приказывали укрыться за каменной грядой к северу от Шейх-Эли. Для этого нужно было выбежать за пределы Станции и пройти как минимум несколько касабов по открытой болотистой местности. Даже без атаки это было трудным заданием. Ма пришлось тащить Анархию, которая постоянно спотыкалась. Большой живот словно тянул ее к земле.

В общей передряге Ма почти потеряла ориентиры. В глаза сыпала пыль.

Болотные испарения мешали дышать, от взрывов заложило уши. Они выбрались.

Уроды их прикрыли, а свои просто не заметили. Едва ли не впервые Ма поблагодарила за то, что Старшие Братья не считали женщин полноценными людьми.

Лишь у скал Ма развернулась, чтобы посмотреть во двор Станции. Над

Медицинским поднимался столб дыма. Почти все бараки были охвачены огнем, а между ними бегали живые факелы слишком маленькие, чтобы быть взрослыми. Ма с горечью подумала, что армиец сдержал обещание, а оно оказалось слишком наивным, чтобы просить оставить барак с детьми невредимым. Огонь в степи как ярость и желание мести: его невозможно сдержать.

В небе на севере появились пятнышки коптеров. Станция вызвала подкрепление. Армия чудовищ начала отступать. С самого начала их атака была обречена. Старшие Братья преобладали по численности, имели убийственное оружие и поддержку. На что рассчитывали армейцы? Сжечь дома? Старшие Братья отстроят быстрее, чем уроды похоронят трупы. До боли в глазах Ма всматривалась в задымленный двор Станции, пытаясь понять, сколько армейцев и засоленных выжило. И в этот момент ее скрутила боль. Мая обвила руками живот и сползла на колени. Камни больно вонзились в колени. В глазах потемнело.

Она схватила Анархию за плечо, пытаясь выпросить, куда и подела сумку с медикаментами.

Но подруге было еще хуже. Она лежала в расщелине и тихо стонала, почти не реагируя на призывы. Наконец Ма нащупала сумку и вытащила обезболивающее, но не успела сделать укол. Скалы наполнили голоса и топот.

Какой-то засоленный, не останавливаясь, подхватил ее и закинул на плечо, как мешок.

Его кожу покрывали острые раковины, но за болью в пережатом животе она их почти не замечала.

Они бежали на запад, минуя ялгу, или ядовитые озера. Лишь в темноте усеянный ракушками мужчина сбросил ее на землю и приложил ко рту бурдюк с водой.

Анархию положили рядом. Она вся горела. Ма коснулась выпуклого живота и мгновенно убрала руку. Он был как раскаленная джезва.

— Ей нужна помощь. И не эта гадость, а настоящее лекарство. — Ма попыталась остановить руку, пытавшуюся запихнуть в рот Анархии порцию красной пасты.

— Лекарство не поможет. Но Григоренко-другой разберется, — покрытый ракушками мягко оттолкнул Ма, но этого хватило, чтобы она скрутилась от приступа боли. Согнуться пополам не получилось: мешал живот, который был жестким и ощутимо увеличился. И это только через сутки. Ма не хотелось думать, что будет через несколько дней. — Не хочешь Иушан, не хочешь атеш-трава, возьми это. — Мужчина забил в глиняную трубку какую-то смесь, раскурил и протянул ей.

Запахло полынью и морем. Ма подумала о том, что внутри нее, о наркотике в руках армейца. Бывшая Ма, — верившая в силу науки Старших

Братьев, никогда бы не согласилась на дикарское зелье, но теперь она в Деште, и то, что она украла на Станции, тоже ребенок Дешту, стоит ли бояться? Ма взяла трубку, осторожно прижала к губам раскаленный мундштук, набрала полные легкие ароматного дыма, откинулась на землю и почувствовала, как проваливается в приятное небытие.

К утру Анархии стало лучше, а Ма проснулась настолько бодрой, что решила себе прибегнуть к медицине засоленных. Для транспортировки Анархии армейцы снарядили носилки. Ма в большинстве